20 лет спустя: война в Боснии поставлена "на паузу"

Армен Захарян. Я журналист и переводчик испанского языка, учился в Москве и Мадриде. До съемок фильма "Босния: Непрошедшее Время" несколько лет работал в новостной журналистике. Главный минус новостей - они всегда спешат. К 2013 году я понял, что мне не интересно больше спешить, примерно тогда же впервые оказался на Балканах. Мое состояние отлично совпало с местной ментальностью: одно из первых слов, которое выучиваешь в бывшей Югославии, - polako, то есть "не торопясь". Я остался в регионе, начал изучать язык, переезжая из одной бывшей республики Югославии в другую. Я уже тогда знал, что буду снимать здесь фильм, и даже знал, о чем. Но я не думал, что приступлю к съемкам так быстро - первые интервью мы начали записывать уже в марте 2014 года. 

В.М. Почему вы выбрали в качестве темы для своего первого авторского фильма тему разрушения Югославии?

А.З. Потому что сегодня она никому не интересна. Когда война заканчивается, она очень быстро исчезает из объективов видеокамер и с первых полос газет. А люди, её пережившие, остаются. Остаются всегда с разрушенной страной, поломанными судьбами и неопределенным будущим. И до них никому нет дела, не то что через 20 лет, они перестают быть интересны уже через пару недель после последних выстрелов. И Босния - это наглядный пример забытого маркесовского Макондо в центре Европы, которое интересно только тогда, когда идёт война. Я хотел увидеть и понять, как эта страна переживает свое забвение, и как эти люди переживают свой мир.

В.М. В своём фильме вы очень ярко показали трагедию бывшего югославского народа на примере простых людей. Но всё же, разве после завершения горячей фазы войны "большая война" закончилась? Ведь после просмотра вашей работы у зрителя может сложится впечатление, что по итогам раздела Югославии конструкторами заложено достаточно этнических и территориальных мин, которые в нужный момент можно привести в действие и развязать новый конфликт. 

А.З. Безусловно, почти вся бывшая Югославия, а особенно Босния - это минное поле. Причём метафорой такое сравнение является лишь отчасти: в Боснии до сих пор есть множество районов, которые не разминированы. Стругацкие писали, что будущее - это тщательно обезвреженное настоящее. Настоящее в Боснии заминировано и вооружено, а потому Босния, фактически, живет без будущего. Война не закончилась, она была поставлена на паузу, которой следовало бы воспользоваться, чтобы сделать её возобновление невозможным. Но этого не произошло. В этом смысле сами боснийцы зачастую признают, что их страна - это заколоченный досками склад с порохом: сам по себе он не взорвется, но если кто-то - изнутри или снаружи - поднесет спичку, то последует взрыв. А предпосылки для такого взрыва, в лице межэтнических и межрелигиозных противоречий, на Балканах не переводились никогда.

В.М. Чём может быть интересен и важен пример Югославии для России и русских?

А.З. На мой взгляд, один из самых важных уроков заключается в том, что если вы не решаете свои проблемы сами, а доверяете их решение кому-то со стороны, то глупо ждать, что оно будет в вашу пользу. Я привожу этот пример в фильме: сказка о двух жадных медвежатах, которые лишились сыра, потому что не смогли разделить его между собой сами, - это очень наглядная иллюстрация к послевоенному устройству Боснии.

Другой важный урок югославских войн 1990-х заключается в том, что противоречия нельзя просто "проехать". Югославия, к сожалению, не решила множество внутренних национальных конфликтов времен Второй мировой войны. Десятилетиями они замалчивались, поскольку создавалась новая нация "югославов". Но то, с какой легкостью межэтнические противоречия пятидесятилетней давности вспыхнули между сербами, хорватами и бошняками в 90-е, доказывает, что они не были ни решены, ни прощены, ни хотя бы забыты. Заклеивать рваную рану лейкопластырем очень опасно - она может загноиться и стать смертельной. Так произошло в случае с Югославией, к сожалению, нечто очень похожее происходит сейчас с Боснией. Раны нужно лечить.

Разумеется, вы можете возразить, что в деле разрушения Югославии значительную роль сыграли внешние игроки - те страны и правительства, которым был экономически и политически выгоден развал Югославии. Это справедливо. Но разрушать снаружи страну, которая готова к этому изнутри, - гораздо легче.

В.М. К сожалению, не могу обойти стороной один очень трагичный и сложный вопрос так называемой "Резни в Сребренице" или как определили те события Международный Суд ООН и Европейский парламент "акт геноцида". 

"Резня в Сребренице действительно является одним из самых масштабных событий Боснийской войны", - говорите вы в своём фильме. Вы ссылаетесь на так называемую "официальную версию которой придерживается большинство международных организаций", согласно которой летом 1995 года сербы "устроили этническую чистку нескольких тысяч мальчиков и мужчин". При этом, согласно устоявшейся цифре и официальной версии, которую в больших СМИ не оспаривают, православные сербы якобы убили 8 тысяч боснийских мусульман. 

Однако, в России всё таки есть немало смелых людей, которые ставят под сомнение эти данные и говорят, что 8 тысяч "взяты с потолка". Например, доктор политических наук, профессор МГИМО Елена Пономарёва полагает, что цифра 8 тысяч погибших, ставшая даже в России официальной и общепринятой, являются следствием "идеологизации и фальсификации исторических событий". 

"Достоверно известно, что в Мемориальном центре, где якобы погребены жертвы расправы в районе Сребреницы, захоронены только 800 человек, погибшие в 1995 году, остальные умерли либо раньше, либо их хоронили позже. Даже с мусульманской стороны есть свидетельства, с которыми мы можем ознакомиться в опубликованных сейчас мемуарах. Там говорится, что были убиты до 700 пленных, а остальные с оружием в руках выходили из анклава и были убиты в боевых действиях", - отмечает Пономарёва.

По сути, ложью и фальсификацией Запад тогда выиграл информационную войну, что позволило НАТО совершить вторжение и усилить позиции боснийских мусульман, а сербы лишились огромной территории которую они контролировали во время войны (70% территории Боснии и Герцеговины). 

Любопытна также позиция американского писателя Эдварда Хермана, автора книги "Резня в Сребренице: свидетельства, контекст и политика". Херман заявляет, что количество убитых в результате "резни" составляет от 500 до 1 тысячи человек и ещё до 1995 года боснийские мусульмане массово убивали сербов в Сребренице - полностью уничтожено 150 сербских деревень, убито 2383 убитых сербов, среди которых женщины и дети. В то время как сербы убивали только военнослужащих. 

Примечательно, что Херману вторит выдающийся мыслитель современности Ноам Хомский: 

"Сребреница была зоной безопасности, которую почти никто не защищал. И мы не должны забывать, что в силу такого положения она была базой кровожадных боснийских боевиков Насера Орича (Nasir Oric), которые нападали на соседние сербские деревни, жестоко убивали людей, а потом хвастались своими достижениями. Рано или поздно сербы должны были отреагировать, и здесь нет ничего удивительного. Поэтому надо было принять меры для «предотвращения вполне предсказуемой бойни», выражаясь вашими словами". 

Какова ваша личная позиция по печальным событиям в Сребренице в период с 1992 по лето 1995-го? 

А.З. Наиболее полно моя позиция озвучена в фильме. Мне, разумеется, знакомы расчёты и цитаты, которые вы приводите. Но я намеренно не стал считать, кто убил больше, а кто меньше, и вообще – сколько именно. Босния занимается этим вот уже двадцать лет – вспомните слова хорватского священника из Баня-Луки. 

Когда я начал изучать вопрос Сребреницы, знаете, что я обнаружил? Что на эту тему уже существует достаточно исследований и документальных работ – любой может изучить их и сделать выводы. Именно поэтому я не хотел говорить о Сребренице в привычном ключе, а попытался показать, как события июля 1995-го заслоняют от нас общую картину. Концентрируясь только на Сребренице, мы забываем обо всех остальных мусульманах, сербах и хорватах, погибших в войну. Да, Сребреница – это трагедия, пусть самая значимая, пусть "краеугольный камень преткновения". Но похожих камней за три года войны набралось слишком много, просто они не стали "медийными", в отличие от Сребреницы. Именно поэтому я рассказываю о событиях в Ахмичах, где была аналогичная по своей сути резня боснийских мусульман, но о которой вспоминают гораздо реже; рассказываю о сербской семье, которая потеряла ребенка в Кравицах, что рядом со Сребреницей – задолго до июля 95-го. Одной из моих целей было показать, что все внимание общественности достается лишь событиям в Сребренице, что родственники жертв других этнических чисток тоже хотели бы ежегодно слышать слова соболезнования, получать компенсации и встречаться с кинозвездами, или хотя бы найти тела своих близких. Но их голоса, к сожалению, тонут в бесконечных обсуждениях того, кто и сколько убивал в Сребренице.

В.М. В своём фильме вы сообщаете, что Боснией и Герцеговиной по очереди руководят три "этнических" президента. У меня этот факт не укладывается в голове. Складывается впечатление о неэффективности подобной модели и её сугубой символичности. Можете по подробней рассказать о политическом устройстве Боснии и Герцеговины? 

А.З. Да, европейская страна с тремя президентами, которые представляют три различных этноса, в это действительно поначалу не веришь. Но из истории вопроса становится понятно, почему так вышло. Дело в том, что подобная модель была предложена в качестве своеобразного "антикризисного управления". Понимаете, война длилась более трех лет, в конце 95-го, когда писалась боснийская конституция, она была куда реальнее и ближе, чем едва наступивший мир. В такой ситуации были хороши любые средства, которые бы позволили не допустить возобновления кровопролития. Отсюда и президиум с тремя президентами: тени Милошевича, Изетбеговича и Туджмана, которые подписывали соглашение в Дейтоне; отсюда и разделение страны на два "энтитета" – фактически на сербскую и мусульманско-хорватскую части; отсюда и полтора десятка парламентов – от федерального до региональных и местных и так далее. Словом, отсюда все парадоксы этой действительно неэффективной и громоздкой системы управления. Конечно, когда вам нужно выбирать между вот этим и войной, то выбор очевиден, но теперь такая система смотрится как некий рудимент человеческого организма, который помог ему в свое время выжить, а теперь лишь мешает. Вот только за двадцать лет "антикризисного управления" Босния не решила своих фундаментальных послевоенных проблем, все остались при своих позициях, так что страну продолжает стягивать и удерживать все тот же рудимент Дейтонской конституции. Кириллов в "Бесах" Достоевского говорил: "Чтобы сделать соус из зайца, надо зайца". Чтобы сменить существующую систему в Боснии, надо чтобы было, на что ее менять. Не на войну же, в конце концов.

В.М. Понимая всю сложность и многогранность югославского конфликта, не могу удержаться от вопроса, который невозможно полноценно раскрыть в нашем формате. Но все же. Кто главный выгодополучатель от уничтожения Югославии? 

А.З. Это очень сложный и слишком большой вопрос. Приведу пример. Боснийский историк и дипломат Слободан Шойя достаточно подробно описал действия Германии в 1992-м году, со ссылкой на документальные свидетельства участников тех событий. Фрагменты интервью с ним есть в фильме, но если резюмировать, то Германия в тот момент настояла на скорейшем признании независимости Хорватии Европейским Союзом, хотя это противоречило одному из пунктов принятой европейскими странами в декабре 1991-го "Декларации о Югославии". 

К моменту признания независимости Хорватии не был урегулирован важнейший вопрос о сербском национальном меньшинстве, что в итоге привело к войне, которая продолжалась несколько лет и закончилась изгнанием тысяч сербов с территорий, где они жили веками. Зато сегодня немецкий бизнес владеет дорогостоящими гостиницами в лучших частях хорватского побережья, а четыре крупнейших хорватских банка принадлежат европейским банковским группам Erste, UniCredit, Raiffeisen и так далее. 

Можно это назвать получением выгоды? Конечно. Возможно ли объяснить широкой общественности на Западе, что нередко их элиты используют глобальную политику, как средство обогащения, не сильно переживая за обычных людей в странах, которым за них не голосовать? Сомневаюсь. Мадлен Олбрайт, которая всячески лоббировала бомбардировки Сербии в 1999-м году, отважно защищая косоваров и отстаивая их право на независимость, чуть позже вернулась в Косово, но уже как предприниматель. Ее инвестиционная компания, Albright Capital Management, после косовской войны поучаствовала в приватизации Kosovo Telecom, крупнейшей телекоммуникационной компании Косово. Стоимость сделки оценивалась The New York Times в сумму от 400 до 800 миллионов долларов. И какой на Западе сделали вывод? Осудили Олбрайт, что она сначала бомбит во имя свободы и независимости, а потом участвует в дележе лакомых кусков? Нет, статья в The New York Times вообще рассказывала об этом, как о возвращении «героев войны», которые продолжают спасать Косово. 

Таких примеров множество, и, конечно, существуют отдельные документальные работы, которые хорошо раскрывают тему финансовых и политических бенефициаров раздела Югославии. Например, фильм Бориса Малагурского "Тяжесть цепей", он переведен на русский язык, и его можно посмотреть в свободном доступе на YouTube. А я не ставил перед собой задачи показать жернова человеческой жадности, жестокости и глупости, перемалывающей народы и государства, или несправедливость существующей капиталистической системы. Первое блестяще сделал еще Чапек в "Войне с саламандрами", а второе – очень доходчиво объяснил Майкл Мур в фильме "Капитализм: история любви". Я же хотел рассказать историю о людях, которых в эти жернова затянуло, и о том, как им, собственно, жить после этого.

В.М. И у вас это блестяще получилось. Спасибо.

С Арменом Захаряном беседовал Владимир Маслов