Распродажа России будет продолжена? | ||
Приватизация ассоциируется у большинства россиян с событиями 1990-х годов. Однако в действительности разгосударствление не ограничилось эпохой ваучеров и залоговых аукционов. Планомерный сброс государственной собственности продолжается и в наши дни. Это видно и по динамике величины госсектора, выраженной в количестве предприятий, и по статистике государственных активов по полной учётной стоимости. Доля госсобственности в структуре собственности (по числу предприятий) Доля госсобственности в полной учётной стоимости (на конец года) Только в 2011–2013 годах государство продало различные пакеты акций в компаниях: «Банк ВТБ», «АЛРОСА», «Ванинский морской торговый порт», «Сбербанк России», «Объединенная зерновая компания», «Роснефтегаза» и др. Совсем недавно поступили предложения о выделении из «Газпрома» и «РЖД» инфраструктурных компаний, как следует полагать, также посредством приватизации. Не отменены также планы по приватизация 19,5% акций «Роснефти». "Что касается демонополизации железнодорожного транспорта и электроэнергетики. Да, мы будем идти по этому пути. Более того, я лично считаю, что в части железнодорожного транспорта эти вопросы давно назрели", - Владимир Путин (13 октября)
Примечание
Свалка
Говоря без тени на плетень: российское государство распродается в частные руки. Когда все будет распродано — государства не будет. России не будет. Видимо, у кого-то есть такой план. Правительственные либеральные деятели не сомневаются в «чудесных свойствах» частной собственности на средства производства. Утверждение о том, что приватизированное предприятие всегда работает более эффективно, чем государственное, принимается ими за безоговорочную аксиому. Между тем, этот тезис по меньшей мере неоднозначен. Масштабное исследование итогов тэтчеровской приватизации показало отсутствие эффекта от продажи предприятий в частные руки. Количество фирм, улучшивших свои показатели после приватизации, оказалось примерно равно количеству фирм понесших убытки. Значимым фактором (как для государственных компаний, так и для частных) оказалась оптимизация системы управления, но никак не факт приватизации. Опыт российских реформ также показал, что приватизация не является залогом успеха. Несмотря на массовый приход частника в экономику, более 80% приватизированных предприятий в начале 2000-х годов оставались убыточными. Снижение эффективности коснулось даже ТЭКа. После приватизации расходы на геологоразведку в отрасли сократились более чем в 5 раз, а количество добытой нефти на одного занятого сократилось в 4 раза. В том, что приватизированные предприятия в России не блещут эффективностью нет ничего удивительного. Рыночные реформы в России проходили в условиях дикой коррупции. Нарушений законодательства в ходе приватизации 1990-х годов выявлялось больше, чем самих случаев приватизации. То есть каждая сделка проходила с массой нарушений. Порядочные инвесторы были оттеснены от приватизационного процесса мошенниками и казнокрадами. Как результат, класс собственников был сформирован из полукриминальных временщиков, обладающих спекулятивным менталитетом и не способных к созидательной деятельности. Долгосрочные инвестиции не совместимы с таким типом сознания. Временщикам хочется выжать из своих активов максимум прибыли здесь и сейчас, а по достижении их истощения просто утилизировать. Особое удивление вызывают попытки либерализовать деятельность естественных монополий — крупных предприятий, представляющих собой единые технологические комплексы. Само понятие естественной монополии подразумевает невозможность эффективно предоставлять услуги в условиях конкуренции. Разделение естественной монополии на отдельные компании приводит к разрыву производственных связей и повышению транзакционных издержек. В результате расчленения таких монополий эффект либерализации, как правило, ограничивается появлением вместо одной большой монополии нескольких более мелких монополий, конкурирующих между собой. При этом конкуренция носит заведомо нерыночный (олигополистический) характер, так как происходит между компаниями с разной специализацией и заключается в том, что одни производители заламывают цену на свои услуги и товары для других. Показательный пример олигополистической конкуренции — «шоковая терапия» 1990-х. Особенность советской экономики заключалась в том, что строившие её люди не были идиотами и понимали эффект масштаба, в соответствии с которым издержки на производство единицы товара в крупных предприятиях ниже, чем в мелких. Поэтому основой советской промышленности были заводы-гиганты, которые после резкого перехода к рынку превратились в монополистов, каждый в своей отрасли или в своём регионе. Олигополистический характер молодого российского рынка привёл к тому, что после либерализации цен предприятия вступили не в соревнование между собой по качеству и дешевизне товаров, а, наоборот, в гонку повышения цен. Выигрывал тот, кто успевал повышать цены быстрее остальных. Результат — инфляция 2500% в 1992 году, обнулившиеся сбережения граждан, сжатие денежной массы и обрушение промышленности. Мини-аналог реформ Гайдара каждый раз воспроизводят его последователи в попытках реформировать естественные монополии. Вспоминается реформа РАО ЕЭС. Под руководством Чубайса корпорация была разделена на 23 компании, часть из которых так и остались монополистами в своих сферах. Вопреки ожиданиям рост цен на электроэнергию продолжился. Другой пример — приватизация активов РЖД, в результате которой значительная часть подвижного состава оказалась в частных руках (существенная доля пассажирских вагонов, более 80% грузовых вагонов и 98% цистерн). В погоне за прибылью частные операторы переориентировались на перевозку более дорогостоящих грузов. Производители более дешёвых товаров столкнулись с невозможностью поставок своей продукции. Например, в 2011 году часть производителей древесины были вынуждены перемалывать элитные сорта дерева в щепку вместо того, чтобы отправлять их на производство мебели. Одновременно выросло количество пустых вагонов, которые перегоняются по железной дороге в поисках выгодных заказов, создавая помехи движению полезных грузов. Вопрос собственности на основные фонды не является чисто экономическим, он напрямую затрагивает и политику. До тех пор, пока государство концентрирует в своих руках ключевые активы, оно остаётся главным политическим игроком. Как только контрольный пакет оказывается в руках у частного бизнеса, он становится более сильным игроком, способным оспаривать суверенитет государства на подконтрольной ему территории. К чему это может приводить, мы видели в 1990-е годы, когда страной фактически правило коллективное правительство олигархов — так называемая «семибанкирщина». По сути, произошла приватизация не только экономики, но и самого государства. К чему она привела в украинской версии — в дурном сне не снилось. В наши дни мы видим, как российское государство скатывается в глубокий кризис — поступления в казну от нефти упали, экономика трещит по швам, доходы населения снижаются, что рано или поздно аукнется социальным недовольством. В этой ситуации следовало бы укреплять государство и стараться всячески предотвратить будущую катастрофу. Но правительство продолжает распродавать государственные активы. Как результат, в «новые девяностые» российское государство может войти в ещё более ослабленном состоянии, чем во времена настоящих 90-х, а крупный бизнес, возможно, не просто установит контроль над государством, но и поделит страну на региональные феодальные вотчины, как это произошло на Украине после госпереворота 2014 года. Бизнес не прочь занять место государства, однако не стоит питать иллюзий по поводу способности бизнеса решать общесоциальные задачи. В отличие от государства бизнес не несёт ответственности за общественное благополучие. Возможности граждан требовать от бизнеса соблюдения их прав ограничены. Если перед государством ставятся цели некоммерческого характера, то бизнес действует в коммерческой парадигме, а значит, любая социальная нагрузка противоречит базовым принципам его существования. А если это ещё и транснациональный бизнес, то любые попытки защититься от его произвола вообще лишены шансов на успех. Один из основных аргументов в пользу приватизации — привлечение средств в бюджет. Однако нужно быть полным безумцем, чтобы не понимать, что продажа госсобственности не может питать бюджет вечно. Рано или поздно активы в распоряжении правительства иссякнут, и перед ним встанет та задача, которую нужно решать уже сейчас — создание самодостаточной производственной базы, способной и обеспечить население всеми необходимыми благами, и гарантировать необходимый объём поступлений в бюджет. На данный момент приватизация является для правительства скорее идеологической целью. Приватизация должна идти не потому, что имеется объективная необходимость в ней, а потому, что этому учит либерализм в его провинциальной разновидности, исповедуемой российскими государственными «манагерами». Но не стоит исключать и банальную коммерческую заинтересованность. Приватизация обеспечивает благодатную почву для применения схемы «ты мне — я тебе». Направляя собственность в руки приближенных олигархов можно и личное политическое положение укрепить, и неплохо разжиться на полученной в ответ «благодарности». Не потому ли информация о получателях приватизационных активов не разглашается? Любому здравомыслящему человеку понятно, что не может быть универсальных инструментов для решения тех или иных задач. Тем более не может быть таких инструментов в государственном управлении. Рынок демонстрирует максимальную эффективность лишь в некоторых сегментах экономики, то же касается и государства. Оптимальная модель развития сочетает в себе оба способа регулирования. Российская же элита традиционно бросается из одной крайности в другую. В советский период искоренялась частная собственность и рынок. Это привело к коллапсу системы в тот момент, когда её попытались реформировать. Теперь же, наоборот, государство пытается самоустраниться и оставить экономику на откуп стихийных рыночных сил. Не пора ли закончить эксперименты? Андрей Дёгтев | ||
|
|
|
| |